Понятие свободы многогранно, но и предельно затаскано. А то или иное ее определение влечет за собой формулировку всего комплекса любой идеологии, в том числе и анархизма. Поэтому я хочу очертить свое понимание свободы, которое с моей точки зрения и должно дать последовательный и, главное, развивающийся анархизм. Ошибочно и бесперспективно считать, что свобода анархиста – есть бескомпромиссная свобода от власти или эксплуатации. Такую радикальную позицию не подтверждают реальные действия и социальные связи подавляющего большинства современных анархистов. Несмотря на все свои радикальные заявления в Интернете, в повседневном реале они вполне законопослушные граждане и легко поддаются эксплуатации на частных или государственных предприятиях.

Свобода выбора 
Мало того, зачастую не наблюдается логической последовательности даже в их заявлениях. Проповедуя абсолютную нетерпимость к государству и капиталистической эксплуатации, они совершенно спокойно выходят на демонстрации в защиту социальных гарантий, требуя от государства же сохранения и соблюдения тех законов, что обеспечивают им приемлемую компенсацию за эксплуатацию и подданство. Яркий пример – выступления 1 июля 2004 г., в которых участвовали омские, ярославские и московские анархисты. Такая нестыковка слова и дела не может прибавить доверия к анархизму, тем более ввиду популярного левоанархического лозунга о единстве цели и действий. Однако я ратую не за соответствующий пананархическим заявлениям отказ от контактов с капиталом и властью, а, напротив, за приближение лозунгов анархистов к реалиям их жизни. Так, по крайней мере, будет честно.

Итак, бескомпромиссное и немедленное отрицание власти и эксплуатации неестественно сужает анархическую доктрину, не дает ей развиться из этатической реальности в безвластное будущее. К анархической концепции свободы личности по моему мнению наиболее подходит определение Б. Спинозы о том, что свобода есть индивидуальная способность самостоятельно судить о вещах и явлениях, без принуждения. Эта концепция находит свое продолжение и у основателя русского анархо-индивидуализма А. Борового, как полная свобода самоопределения. Другими словами, свобода анархиста – есть свобода выбора, возможность индивида суверенно определять, когда и какой частью своей свободы он может поступиться для сохранения и преумножения свободы в целом.

Именно из свободы выбора вытекает политическая автономия личности. Если индивид в социуме не имеет возможности произвести выбор, отличный от остальных, значит, он не свободен. Из свободы выбора можно вывести и еще одно определение, которое поможет понять, что с этой индивидуальной свободой можно делать. Свободу можно рассматривать, как отсутствие принуждения к каким-либо действиям. Образно говоря, исходная позиция, - лежишь на пляже, ни к чему не принуждаем, не прилагая никаких усилий. Так сказать, блаженная безмятежность. Только захочется есть. И вот здесь возможность свободного выбора дает тебе право решить, как обменять часть своей свободы (времени и сил) на удовлетворение личных потребностей.

Вопрос эксплуатации 
Освобожденный анархизмом человек, субъект анархической свободы может выбрать даже рабство, - бесплатный труд без права участия в выборе объекта труда, только за пропитание, одежду и крышу. Если рабство – результат свободного выбора, оно вполне ложится в концепцию анархии. Легко представить ситуацию, когда влюбленный мужчина идет в рабское услужение к объекту своих чувств только за возможность находится рядом. Налицо рабская эксплуатация и без всякой оплаты и содержания. Но разве анархическая общественность может иметь право запретить подобную бесплатную эксплуатацию, подобно тому, как советские профкомы пытались регулировать семейные отношения? Разумеется, нет.

Вот, если наш раб так же добровольно захочет уйти из рабства, а его станут насильно удерживать, тогда это должно рассматриваться как принуждение и ограничение свободы выбора и становится проблемой анархического социума. Немногим отличается от рабства жизнь в коммуне. Это тот же бесплатный труд за пропитание, одежду и крышу, но еще с возможностью участвовать в выборе объекта труда и вопросах распределения (но не суверенно решать, где и как трудиться и что кому распределить). И здесь, подобно любовному рабству, индивид добровольно идет на полное имущественное ограничение ради реализации личного понимания справедливости и равенства. Но если уж даже рабство и коммуна допустимы, при условии, что они основаны на добровольных началах, то тем более допустимы и более мягкие формы эксплуатации.

Тот же наемный труд за оговоренную плату куда более свободен, чем бесплатный труд в коммуне. С оплатой ты можешь идти куда хочешь, а в коммуне твое передвижение ограничено расстоянием до общей кормушки. Таким образом, эксплуатация вполне допустима в анархическом социуме, если индивид к ней не принуждается, а идет на нее путем свободного договора. Надо понимать, что до обретения полной самостоятельности любой индивид обречен на эксплуатацию. Сколько его не освобождай! Мне кажется принципиальный отказ от эксплуатации в современном мире либо актом совершенно неосознанным, либо эмоциональной реакцией на проигрыш в общественной конкуренции. Но негибкий и недалекий индивид, бескомпромиссно выбирающий полную свободу, неизбежно проиграет в соревновании с более рассудительной личностью, делегирующей часть своей свободы для достижения результата.

От свободы к самостоятельности 
Редкие понятия так подменялись в значении, как «свобода» и «самостоятельность». А между тем, они далеко не тождественны. Показательно в этом плане разочарование населения свободой, наступившей после краха тоталитарного СССР. Приватизация показала, что только самостоятельные люди смогли воспользоваться свободой. Но в итоге произошло ограбление несамостоятельного большинства. Вполне закономерный результат былой тоталитарной зависимости. И естественная реакция общества, - драйв в сторону власти под защиту от «самостоятельных». Опустим моральную оценку приватизации. Но, если бы самостоятельной в экс-СССР оказалась не только бывшая номенклатура, но и широкие слои населения, произошло бы более-менее равномерное распределение собственности. И не было бы рецидива власти.

И все-таки свобода должна предшествовать самостоятельности. Несвободный человек никогда самостоятельным не станет. Напротив, ему более комфортно в рабстве и подчинении в сравнении с муками выбора самостоятельности. Поэтому вполне естественно, что люди, получившие свободу, сначала выбирают рабство. Но этот их выбор – добровольное рабство – тоже свобода. Лишь с накоплением критической массы самостоятельных людей рабство начинает отмирать. Но только высшая форма самостоятельности – индивидуальное творчество – дает возможность, сделав свободный выбор, избежать эксплуатации. Так что же, в стремлении избежать эксплуатации всем становиться кустарями или индивидуальными творцами-художниками? А кто будет заниматься экономикой, материальным производством?

В том-то все и дело, что анархическая потенция рынка освобождает экономику от диктата не только на внешнем фронте, – от контроля государства, но и на внутреннем, – от властных экономических отношений. Подход здесь прост: эффективность не терпит узды и принуждения, а творчески настроенный на свою работу индивид всегда победит в конкуренции другого, работающего из-под палки. Советский эксперимент показал, что идеологическая сверхзадача, как стимул творческого отношения к труду очень быстро девальвируется. Помните, характерную фразу токаря из известной советской мелодрамы: «В искрах металла я вижу северное сияние… Бред какой-то!». В то же время индустриальная капиталистическая экономика показала, что одни материальные стимулы делают индивида рабом потребления.

Но вот постиндустриальная экономика нового информационного общества в плане внеидеологического освобождения от эксплуатации подает большие надежды. Ее основой являются знания, движущей силой - самосовершенствование, а источником конкурентоспособности – генерация оригинальных идей. Так называемые «цифровые люди», работающие в сфере информационных технологий (ИТ), представляют предельно самостоятельный, индивидуалистический способ производства, виртуальное творчество, сравнимое по условиям труда лишь с работой художника или поэта. И основной организационной структурой ИТ-производства становится сетевая корпорация, где все ее сотрудники являются автономными модулями, объединенными не системой подчинения, а лишь бизнес-планом. Именно в таких условиях найм на работу практически тождественен кооперации, реализации совместного проекта.

В таком, протоанархическом капитализме постепенно стирается старое понимание эксплуатации. Как отмечает В. Иноземцев, «Там же, где большинство интересов перестают быть материальными, эксплуатация преодолевается как значимый элемент социальных отношений» (http://knowledge.isras.ru). Вернее, налицо будет взаимная эксплуатация руководителя и участника проекта для достижения общей цели. Параллельно с этим ИТ-технологии наметили ярко выраженную тенденцию к роботизации материального производства (см. Набат № 12, «Перспективы анархо-капитализма»). В недалеком будущем разумные машины полностью вытеснят человека из области труда в область творчества.

Так что индустриальная эпоха с ее классовой структурой общества и властно-принудительной экономикой безвозвратно уходит. А с ней неизбежно уходят и различные утопические альтернативы, этому порядку вроде анархо-синдикатов и коммун. Следовательно, анархист, цепляющийся за эти альтернативы, продлевает индустриальную агонию социума, тогда как анархист идущий в передовые отрасли ИТ-экономики реально приближает и освобождение от эксплуатации, и настоящую самостоятельность, как возможность предельно полно пользоваться свободой.
назад